В прошлой колонке я не стал
комментировать самую горячую тему: пресса и Беслан. Хотя текст написал. Он был
очень злым. Особый гнев вызвал только что уволенный главный редактор «Известий».
Дело в том, что в середине первой послебесланской недели я показал тот самый
ставший причиной для увольнения субботний номер «Известий» с фотографией
истерзанной полуголой, с обнаженной грудью осетинской девушки-заложницы на руках
у спасателя во всю первую полосу - своей сотруднице, молодой женщине. Просмотрев
его, она схватилась за валидол. «Зачем вы это сделали, Алексей, - сказала она, -
Я только-только стала приходить в себя».
Даже на одном человеке это
был жестокий эксперимент.
Набросился я и на тех, кто
упрекал российское государственное телевидение в том, что оно не давало
максимально широкую картину с места событий. На мой-то взгляд, выродки,
посылающие своих подчиненных убивать детей суть единственные, кто заинтересован
в максимально широком и полном освещении их злодеяний.
Заключительный вывод был
таков: «Право общественности на достоверную информацию не тождественно
профессиональным устремлениям журналистов подать ее в предельно яркой форме.
Если на кону стоят человеческие жизни и психическое здоровье нации, мы должны
проявлять максимальную сдержанность. А критикой, обличениями, разоблачениями
лучше заниматься позже, когда высохнут слезы и мы вернем способность рассуждать
здраво».
Поставив точку в этом
страстном монологе, я решил воспользоваться собственным советом и послал в
редакцию текст на другую тему.
С тех пор тема так и не ушла
на второй план. Действия властей в отношении прессы в Беслане раскритиковал
представитель ОБСЕ по свободе прессы. Комитет по информационной политике
Государственной Думы отклонил инициативу одного из своих членов запретить
освещать теракты в электронных СМИ. Группа телеакадемиков безуспешно пыталась
взбунтовать своих коллег против цензуры на телевидении. Выступая перед
руководителями информагентств, президент Путин предложил журналистам сделать
прессу инструментом борьбы с терроризмом. Один из крупнейших мировых авторитетов
в области медиаэтики Клoд-Жан Бертран
(Сlaude-Jean Bertrand) прислал в мой журнал
статью с таким рецептом: «Я предлагаю саморегулирование. Новости надо подавать
максимально лаконично: ни деталей, ни комментариев. Сегодня в Багдаде в 9 часов
был похищен человек. Точка. Никаких предположений о похитителях. Никакого
обнародования их требований. Никаких рассказов о горе его жены или фотографий
заплаканных детей. Все это может подождать. Если общественности нужны детали
(что не очевидно), она способна подождать до того, как ситуация
прояснится».
А тем временем, пока все
спорили и ругались, меня пригласили в один из московских судов на собеседование
в качестве кандидата в присяжные. Три милиционера, куривших и болтавших между
собой в тот теплый сентябрьский день на улице у входа в Храм Юстиции, не только
не поинтересовались моими документами или содержимым портфеля, но и не повернули
головы, когда уже внутри здания зазвонила рамка безопасности.
И тут на меня снизошло
озарение: «Вот она, «общественная экспертиза» наших журналистских дискуссий.
Какая, на самом деле, разница, как мы освещаем теракты, если рядовые
милиционеры– не прошло и двух недель после серии страшных диверсий – покидают
свой пост даже не за взятку, а просто потому, что им захотелось
покурить».
Там и тогда я впервые увидел
связь между реформой государственного управления и борьбой с терроризмом и
пожалел нашего президента, который, видимо, хочет взять на себя ответственность
за каждый милицейский пост в стране. Ничего у него, конечно, не получится, но
Бог ему в помощь.
Я же начинаю склоняться к
мысли, что наша истинная сила в нашей слабости. В какой-то момент злодеи решат, что – с помощью прессы или без –
они запугали нас достаточно и станут ждать, что мы приползем к ним на коленях.
Мы же вместо этого безмятежно выйдем покурить! И тогда они поймут, что победить
нас невозможно и переключат все свое внимание на те страны, где люди относятся к
своей безопасности серьезно.
Алексей
Панкин
