Анатолий ЧУБАЙС:
- Егор Владимирович был не
из тех, кто пользуется возможностями, предоставляемыми временем. Он был
человеком, который создавал время. Это не перестройка дала ему шанс отстаивать
свободу слова. Это он дал шанс свободе появиться и укрепиться в нашей
стране.
Борис НЕМЦОВ:
- Я познакомился с
Егором Яковлевым в Нижнем Новгороде, еще работая в научно-исследовательском
институте. Он приезжал к нам в город вместе с бригадой журналистов "Московских
новостей". Егор произвел на меня очень сильное впечатление как человек абсолютно
свободный и бесстрашный. Я видел, что ощущение внутренней независимости имело
для него колоссальное значение. Ради этого права на свободу он готов был
пожертвовать многим. В нашей рабской стране такие люди попадаются редко, и
общение с ними запоминается надолго.
Позже мы неоднократно встречались с ним в Москве. Несмотря на свою
многоопытность, Егор был совершенно неискушен в бизнесе. Однажды мы обсуждали
проект создания новой газеты - уже в эпоху Путина. Егор искренне верил, что в
путинской России можно отстоять свободу слова, если найти независимые деньги. А
я пытался объяснить ему, что независимых денег при нынешнем режиме не
существует. Ну разве что за границей. Он не хотел верить - как же, при совке
деньги находили, неужто сейчас не найдем? Я убеждал его, что сейчас все гораздо
хуже, чем при совке, - изощреннее, циничнее и подлее. И нет уже никакой
романтики! А Егор был романтиком. Я сказал ему, что знаю всех богатых людей, но
разговаривать с ними на эту тему не буду - бесполезно. А он мне: "Поговори! Им
же тоже свобода нужна!"
- "Именно поэтому они денег и не дадут! -
засмеялся я. - Чтобы остаться на свободе!"
Потом мы общались на тему
объединения демократов. Егор внутренне переживал их разобщенность. Но когда я
предложил ему выступить за это объединение, он грустно сказал мне: "Ты знаешь,
все делают вид, что нас уважают. Как только доходит до личных амбиций, это
уважение куда-то исчезает!"
На самом деле он был не прав. В любой стране есть
люди, воспринимающиеся всеми как безусловные авторитеты. Таких духовных
авторитетов в нашей стране очень мало, но к ним, безусловно, относился Егор
Яковлев.
Владимир ВОЙНОВИЧ:
- Впервые я обратил внимание на
Егора Яковлева, когда образовался журнал "Журналист", и Яковлев разослал письма
разным людям, мне тоже, с предложением участвовать в этом журнале. Меня это
заинтересовало, я понял, что это будет что-то новое в тогдашней советской
журналистике. Мое участие в "Журналисте" не состоялось, я уже был в опале. Когда
мне прислали первый номер журнала, я посмотрел на него с завистью, увидев в нем
то, что не позволялось в других органах печати.
Прошло много времени, и
появились новые "Московские новости". Поскольку к перестройке я отнесся очень
серьезно, то сразу понял, что эта газета - один из ее главных рупоров. Конечно,
я стал ее читать, покупал в Мюнхене на вокзале и дивился смелости многих
авторов. Я был уже эмигрант и не въездной, участвовать в событиях здесь не мог.
Но отношение перестроечной печати ко мне и другим эмигрантам меня очень
удивляло. Многие в России, должно быть, не замечали того, что некоторые органы
печати, в том числе "Московские новости" и "Литературная газета", произнося
новые лозунги, казавшиеся революционными, одновременно ни с того ни с сего
атаковали эмигрантов-диссидентов. В "Литературной газете" писали "эти войновичи,
эти буковские" с маленькой буквы. Потом то же самое появилось, к сожалению, и в
"Московских новостях". Поэтому полностью политику "МН" тех времен я принять не
могу, хотя мне объясняли, что, вот, знаете, в наших условиях без этого нельзя.
Очень огорчил меня некролог памяти Виктора Некрасова, которым "Московские
новости" гордились. Его подписали разные авторы, включая моего любимого Булата
Окуджаву. Но было ощущение, будто в песню Окуджавы вставили куплет из
Долматовского. Там написали, что Виктор Некрасов, автор "В окопах Сталинграда",
был нашим учителем, а потом некоторые его поступки отдалили его от нас. То есть
намекали, что он сделал что-то очень некрасивое, о чем авторам не хочется
говорить. Я тогда был максималистом больше, чем сейчас, и считал, что, если не
можешь сказать правду, лучше ничего не говорить.
И тем не менее
"Московские новости" и "Огонек" сыграли огромную роль в перестройке и дальнейших
событиях того времени, влияние которых мы и сегодня чувствуем. И тут, конечно,
огромная заслуга Егора Яковлева. Прорабов перестройки я ценил очень высоко, но
некоторые их поступки воспринимал критически.
Я виноват немного перед
Егором Яковлевым. В конце перестройки я давал интервью "Независимой газете" и
сказал, что эту перестройку приблизили люди, боровшиеся за нее другими способами
в другое время, жертвуя свободой и жизнью. Я имел в виду диссидентов, не говоря
уже о Сахарове. Мне было обидно, что этих людей в новое время забыли, как будто
они вообще ни при чем. И я добавил, что не одни яковлевы и коротичи (в газете
эти фамилии напечатали с маленькой буквы, чего я совсем не хотел) заслуживают
внимания: роль их значительная, но не надо забывать и других. Поэтому сейчас я
прошу у Яковлева прощения, если он там меня слышит.
Евгений
ЯСИН:
- С Егором Владимировичем я виделся в последний раз на
заседании Наблюдательного совета "МН", председателем которого он был. Это было
собрание престарелых рыцарей, которые не очень надеялись на то, что им удастся
выполнить свой обет. Но мы руководствовались принципом "Делай, что должно, и
пусть будет, как будет".
Егор Владимирович был лучшим из нас и самым
закаленным бойцом. Мы очень много потеряли с его уходом. Он был из поколения
"шестидесятников" и принадлежал к тем людям, которые горели не только идеями
модернизации страны, но и нравственными идеалами. Его уход будет особо остро
чувствоваться сейчас, когда многие из этих идеалов утрачены.
Я очень ценю
те перемены, которые произошли в стране в 1991 году. Роль Егора Владимировича в
этих событиях невозможно переоценить. Он всегда высоко держал знамя свободы
слова. Мало того, он сам был символом тех перемен, которые пережила страна. И
"Московские новости", и "Общая газета", которые он возглавлял, навсегда будут
вписаны в историю российской свободной прессы, что бы ни происходило
потом.
Николай ПЕТРАКОВ:
- Егор Владимирович, можно
сказать, насильно привлек меня к журналистике. Когда была создана "Общая
газета", он пригласил вести там экономическую колонку. Он объяснял, что многие
журналисты не разбираются в экономических тонкостях, а профессионалы не могут
доступно объяснить специальные вещи. Считал, что у меня должно получиться писать
понятно. "Представь себе, - наставлял меня Егор, - что ты вышел утром на
лестничную клетку мусор выносить и столкнулся с соседом - военным или писателем,
не разбирающимся в экономике. Он начинает возмущаться тем, что цены скачут, а ты
ему берешься доступно объяснять, почему и что делать". В общем, он взял меня "за
горло", и я много лет вел колонку в "Общей". Я ему благодарен за то, что
благодаря этому у меня действительно перо стало "легким". И еще я понял: умный
человек - не тот, кто что-то знает, а тот, кто это знание может донести до
других.
Яковлев любил советоваться с людьми. Занимая разные
должности, он часто собирал советы и говорил: "Друзья, объясните, что происходит
- я ничего не понимаю!" Конечно, это было лукавство, все он прекрасно понимал и
имел свое мнение, но ему важно было выслушать мнение тех людей, с которыми он
считался, по самым острым вопросам.
Я считаю, что это был журналист с Божьим даром. И не
только как организатор, но и как автор не часто появлявшихся, но всегда ярких и
ясных по мысли статей.
Юрий РЫЖОВ:
- Есть великие
режиссеры, которые создают и ведут великие театры, часто теряющие свое величие с
их уходом. Егор - великий редактор, и главным его "театром" были "Московские
новости" конца 80-х - начала 90-х годов.
Он был борец. И когда иллюзии
стали покидать общество, он не опустил руки, а в развитие августовского "боевого
листка" создал "Общую газету", вскоре оставшуюся одним из немногих подлинно
независимых изданий. Он инициировал вместе с М.С. Горбачевым Общественный совет
в защиту НТВ. Болея за свое детище и пытаясь преодолеть кризис, собрал
аналогичный Наблюдательный совет в "Московских новостях" 2004 - 2005
гг.
Чем заполнится горький, гнетущий вакуум, образованный его уходом, и
заполнится ли?
Владимир КАДАННИКОВ:
- Мы встретились с
Егором почти 30 лет назад. Он работал в "Известиях" и от редакции приехал в
Тольятти на АвтоВАЗ. Я тогда был заместителем директора по производству и
показывал ему завод. Так мы провели с ним целый день. С этого дня мы и дружим,
дружим семьями.
Тяжело сейчас говорить.
Егор - необыкновенный
человек. Настоящий друг. Я сейчас не могу и, наверное, никогда не смогу говорить
о нем в прошедшем времени. Для меня он навсегда останется во времени
настоящем.
Хочу выразить искренние соболезнования Ирине Александровне,
Володе, Саше, всем близким Егора Владимировича. Хочу, чтобы они знали - мы
всегда будем рядом.
Михаил ШАТРОВ:
- Жизнь близко соединила
нас с Егором в 60-е годы. Особенно тесно - в дни разгрома Чехословакии в 68-м
году. Наверное, еще не пришло время для того, чтобы подробно рассказать о том,
что происходило с нами в те дни - с Егором, Леном Карпинским, Тимуром Гайдаром,
Юрием Карякиным и мной. Тогда мы много времени проводили у меня дома и у Егора.
Он работал в журнале "Журналист" и находился в постоянных пререканиях с отделом
пропаганды ЦК КПСС. Уже тогда он отличался высоким профессионализмом и
бескомпромиссностью.
Наше время войдет в историю как время перевертышей.
Так называл его Олег Николаевич Ефремов. На фоне десятков и сотен перевертышей,
относившихся к так называемой интеллигенции, Егор всегда оставался несгибаемым.
Несгибаемость кажется мне самым точным определением его сути. "Не отрекаются,
любя", - кажется, было сказано о нем.
Петр ТОДОРОВСКИЙ:
-
Егор Яковлев был на редкость доброжелательным человеком и интересным
собеседником. Я часто вспоминаю замечательные вечера, которые он устраивал в
"Общей газете". Егор Яковлев часто выступал в роли ведущего и делал это
необыкновенно весело и умно.
Шутить он умел. Он был в жюри "Кинотавра",
когда главный приз фестиваля получила моя картина "Анкор, еще анкор!". Картина
ему очень нравилась, и в Москве Егор пришел на ее премьеру в Дом кино, чтобы
представить ее зрителям. В конце он разволновался и в заключение своей речи
сказал: "А теперь смотрите фильм "Эх, раз, еще раз!" Раздался гомерический
хохот.
Однажды на посиделках в "Общей газете", когда все уже разошлись,
он обнял меня и сказал: "Да, Петя, видно, надо кончать с этой работой. Я что-то
стал от нее уставать". - "И что же, газеты не будет?" - удивился я. "Да нет,
газету мы постараемся сохранить", - сказал он. Но вскоре "Общая газета"
закрылась. Мне кажется, Егор не должен был с ней расставаться. Потом он не смог
себя найти ни в чем другом, а в нашем возрасте нельзя оставаться не у дел. Надо
работать до последней минуты.
Григорий ЯВЛИНСКИЙ:
- Егор
Яковлев стал отцом российской интеллектуальной журналистики. Насколько живучей
она оказалась в нашей стране - это уже другой вопрос.
Он сам был абсолютно
чужд заказа, покупки, политического пиара. Егор считал, что самый главный смысл
журналистики - помочь людям общаться и обсуждать наиболее важные проблемы,
существующие в обществе. Он не хотел навязывать людям свою точку зрения и всегда
отстаивал самые благородные идеалы своей профессии. Его нельзя было заставить
что-то сделать или просто купить. Никому просто не могло прийти в голову
обратиться к нему с чем-то подобным. Он был профессионалом мирового
класса.
Егор до самого последнего времени был в сознании и очень хотел
жить. Он очень тепло общался с врачами в 23-й городской больнице, которые
сделали невозможное, продлевая ему жизнь. Когда от Егора отказались другие
медики, они не бросили его и продолжали бороться до самой последней минуты.
Немцы сдались, а наши делали все возможное и невозможное, хотя шансы на успех не
превышали пяти процентов - они мне сами об этом говорили. Это здорово, что среди
нас еще сохранились люди, готовые на подвиг ради другого
человека.
Юрий ЛЮБИМОВ:
- Егор был очень отзывчивым
человеком. Мы не единожды ходили с ним по разным инстанциям, чтобы кому-нибудь
помочь. Он был уже болен, когда мы отправились в мэрию, чтобы сохранить на
прежнем месте 23-ю больницу. Там собирались строить какой-то торговый центр.
Егор с трудом поднимался по лестнице, но не пойти со мной он не мог. Егор
участвовал в жизни Таганки еще на заре существования театра. Тогда нам
приходилось отбиваться, просить, чтобы не закрыли театр. Егор был в числе тех,
кто нам помогал.
С ним всегда можно было спорить. В спорах каждый из нас
часто оставался при своем мнении, но это не приводило нас к разрыву, как часто
бывает ныне с некоторыми "друзьями". Ведь нынче не считается зазорным облить
грязью и оплевать даже близкого человека.
Кое-кто сейчас скажет: "Уходят
последние из могикан". Можно сказать и так. Но могикане оттого и последние, что
нет спроса на то, что было важно для них самих. Следующим поколениям это не
интересно.
Адам МИХНИК, Польша:
- Я познакомился с Егором
Яковлевым в 1989 году в Париже. Фамилию его я знал, потому что уже пару лет
читал "Московские новости", бывшие для меня тогда одной из важнейших газет в
мире. У меня было впечатление, что это газета новой России - открытой и
демократической, порывающей с традицией самодержавия, и царского, и
большевистского. Для меня Егор Яковлев был символом этой России.
Бывает
иногда, что люди сразу приходятся друг другу по вкусу. Так случилось и с нами.
Вскоре, когда я был первый раз в Москве, мне снова представился случай видеть
Егора и беседовать с ним. Я был тогда и в редакции "Московских новостей". С тех
пор, как только была оказия, мы встреча лись, и это были очень сердечные
встречи. Их всегда сопровождали важные, интересные, глубокие разговоры. Я
запомнил Егора в разных ролях - редактора "Московских новостей", депутата
Верховного Совета, шефа телевидения и, наконец, редактора "Общей газеты", куда
по его приглашению я приезжал на встречу с коллективом. Я счастлив, что дважды
был приглашен Егором на его юбилеи - в 1990 и 2000 годах.
Его смерть -
большой удар для всех друзей российской демократии. Это был настоящий российский
интеллигент. Егор принадлежал к тому самому типу российского интеллигента,
который приносил хлопоты всем режимам. Он нес в себе что-то от Чехова и
Короленко, Салтыкова-Щедрина и Булгакова. В этом мире ему все было интересно.
Это был человек с несгибаемым хребтом, немало повидавший в жизни и выдержавший
не одно унижение. Непростая жизнь сделала его человеком широких взглядов с
твердым характером. Егор был свободен от проявлений имперской психологии. В
разговорах со мной он всегда проявлял любовь и уважение к полякам. Мы в Польше
всегда будем помнить заслуги Егора в выяснении правды о Катыни.
Когда
приеду в Москву, обязательно положу на могилу Егора цветы от друзей из
Польши.
Инна РУДЕНКО:
- Мы никогда не работали вместе. И
встречались, должно быть, раз пять, не больше. Но присутствие Егора в этой жизни
для меня всегда было очень важно, как будто мы провели годы в одном
коллективе.
Когда я читала его статьи и слышала его выступления, мне
казалось, что он говорит и пишет моими словами. Его слова спасали меня от
разочарования, которое испытывала в те годы не я одна. Он помогал мне держаться
и не сползти туда, куда, к сожалению, сползли многие интеллигенты.
Но
было в этом человеке нечто, выходившее за рамки высокого профессионализма и
мужественной человеческой позиции. Одни говорят
- азарт. Другие -
яркий характер. Мне кажется, это была просто любовь к нашему безнадежному
делу.
Одно воспоминание. Воскресенье. Телефонный звонок. Снимаю трубку - Егор
Яковлев. И ведь не лень ему было этим заниматься в выходной день, чтобы
поздравить меня с хорошей заметкой! Он радовался как ребенок удачным фразам и
зачитывал мне понравившиеся ему куски. Этот звонок очень поддержал меня в тот
момент. Я вернулась из Чехословакии, где провела четыре года, и обнаружила, что
оказалась в совсем другой стране. Найти себя мне было совсем
непросто.
Ушел великий человек. Я счастлива, что сказала ему об этом,
успела сказать. Правда, не самому Егору, а его жене: "Передайте ему, когда
пойдете в больницу, что он великий человек!" Когда-то Зиновий Гердт замечательно
сказал по похожему грустному поводу, когда ушел из жизни другой хороший человек:
"Их редеет..." Больно, больно и больно...
Гавриил ПОПОВ:
-
Важнейшим событием в истории ХХ века в нашей стране после революции 1917-го года
была революция 1989-1991 годов. Сокрушить советскую систему, созданную для
удовлетворения интересов огромного большинства народа и не справившуюся с этой
задачей, мог только народ. Народ должен был выйти на улицы. Вывести народ на
улицы должна была интеллигенция. Поднять интеллигенцию должна была
интеллектуальная элита. В первых рядах этой элиты я вижу Егора Владимировича.
Там же были и Владимир Семенович Высоцкий, и Булат Шалвович Окуджава, и другие
достойные люди. Они не сидели в президиумах, не делили посты. Они сделали
главное - заставили интеллигенцию прийти к выводу, что эту жизнь надо
менять.
Егор Владимирович Яковлев сыграл выдающуюся роль в сокрушении
старой системы. Особенно в тот момент, когда нельзя было позволить нашей
номенклатуре бросить народ и сдаться победителям. Ельцин и его окружение не
должны были струсить в последнюю минуту и обязаны были стоять до конца. Егор
Владимирович был на своем месте и делал все, что мог. Все, что было потом, - уже
совсем другая история. История нашей интеллигенции, не нашедшей правильных
решений и правильного пути. Она все время пыталась договариваться и
маневрировать тогда, когда надо было уходить в оппозицию. Егор Владимирович
понимал, что интеллигенция должна защищать интересы народа, хотя у него
сохранялись некоторые иллюзии по поводу возможного сотрудничества с властью.
Власть быстро выветрила эти иллюзии и из него, и из других.
Егор любил
говорить, что через двадцать лет начнется новая революция. Она уже начинается.
Но урок, преподанный интеллигенции прошлой революцией, сохраняет свое значение и
сейчас: нам нечего делать возле власти. Ни в прихожей, ни, тем более, в
кабинетах. Мы должны оставаться с народом.
Евгений
КИСЕЛЕВ:
- С Егором Яковлевым я познакомился ранней весной 1988 года,
когда "Московские новости" были на невероятном пике популярности. Весь мир тогда
бредил перестройкой и Горбачевым, и ничто другое не ассоциировалось так прочно с
этими понятиями, как "Московские новости" и их руководитель, особенно на Западе.
Вот и я пришел к Егору Владимировичу со съемочной группой американской
телекомпании, которая хотела сделать о нем репортаж.
О чем было наше
интервью, я не помню. Зато помню, как робел тогда перед Егором, и какое
неизгладимое впечатление производил этот человек и масштаб его личности. Он
излучал необыкновенное обаяние красивого, уверенного в себе, талантливого и
успешного человека. Тогда я не мог и предположить, что под началом Егора
Яковлева мне предстоит работать на телевидении, а потом наши пути пересекутся в
"Московских новостях".
Наше настоящее знакомство произошло через
несколько лет. После провала путча Егор Яковлев был назначен новым руководителем
Государственной телерадиокомпании Останкино. Я работал тогда в "Вестях". Когда
Олег Добродеев предложил мне вернуться на Первый канал, чтобы делать
еженедельную программу, получившую позже название "Итоги", я не секунды не
колебался. Одной из главных причин была возможность работы с Егором Яковлевым.
Это был немыслимый вызов судьбы!
Об этом периоде нашего телевидения
многие сейчас не любят вспоминать. Егор Владимирович совершил тогда настоящую
революцию. Прежде всего он реформировал информационное вещание, сделав то, что
до него было невозможно. Некоторые вспоминают об этом с ненавистью, потому что
он разворошил сонное царство, которое только он с его темпераментом и решимостью
мог разворошить.
Сейчас немало сказано о Егоре
Яковлеве - правильные, политкорректные слова. Меня беспокоит одно - не дай нам
Бог сделать из него икону, нарисовать общими усилиями умильно-сусальный портрет!
Покойник этого ужасно не любил. Он был человеком бесконечно талантливым,
достигшим самых больших высот, которых может достичь журналист. Егор Яковлев
руководил газетой, опередившей свое время и изменившей страну. Мало какое СМИ
когда-либо так влияло на судьбу страны, как некогда "Московские новости". Их
руководитель был человеком бесконечно сложным и конфликтным. Он легко наживал
себе недругов, недоброжелателей и откровенных врагов. Мне смешно и неприятно
наблюдать сейчас, как на дух не переносившие его люди смахивают слезу и говорят
сладкие слова. Егор в их лицемерии не нуждается. Он был взрывным и
темпераментным, мог накричать и пообещать расстрелять без суда и следствия,
порвать не понравившийся ему материал на мелкие кусочки и бросить в лицо автора.
Все это ему прощали. Потому что это был Егор.
